Доцент кафедры русской филологии Светлана Горская с комментариями к фронтовому письму, сохранившемуся в Музее истории развития ГрГУ имени Янки Купалы

Несколько лет назад я отметила, что студенты всё чаще читают стихи о Великой Отечественной войне. Для моего поколения в таком выборе, конечно, не было ничего удивительного (а в 90-е, например, это было редкостью). Ни один школьный вечер не проходил без декламации строк К. Симонова «Жди меня», М. Джалиля «Варварство», отрывка из поэмы М. Алигер «Зоя». Собственно, о войне и мы узнавали из книг и кинофильмов. Взрослые, пережившие войну, не любили о ней рассказывать, но ее тень будто лежала за их плечами. Приглашаемые по праздникам в школу фронтовики говорили преимущественно о боевых действиях и полученных наградах. Позже (думаю, когда раны немного затянулись) появились глубокие и правдивые документальные книги о войне. В их основу легли устные воспоминания, дневники, письма фронтовиков и людей, переживших лихолетье в оккупации или в тылу. В музее нашего университета хранятся два письма Гонченко Алексея Григорьевича, в прошлом – инструктора минерно-подрывного дела партизанского отряда «Смерть фашизму». Несправедливым было бы оставить без внимания эти уникальные документы.

Из характеристики Алексея Гонченко мы узнаем, что он родился в 1923 году в селе Борщевка Комаринского района Полесской области, белорус, имеет среднее образование. В партизанский отряд вступил добровольно 13 апреля 1943 года – тогда ему было 20 лет. Первое из дошедших до нас писем датировано 25 января 1944 г. Оно написано каллиграфическим почерком на листке, вырванном из журнала, напоминающего школьный, бумага потерта и слегка надорвана на месте сгибов: письма обычно было принято складывать треугольниками. Орфография, пунктуация и грамматические особенности текста нами сохранены:

 «Здравствуйте, мои дорогие родители!! Я не знаю, получили ли вы мои прежние письма или нет, но я пишу это письмо, быть может, последнее. Раньше я вам писал, что мы скоро пойдем в тыл врага. Сегодня же пишу, что мы уже в пути. Эта остановка (сегодняшняя) от фронта 27 км. Слышна артканонада. А завтра последний переход и переправа через фронт. Каковы будут результаты – кто знает? Если благополучно переправимся через фронт, то предстоит большой и очень опасный путь. Это будет третий рейд нашего соединения. Второй рейд я прошёл благополучно. За второй рейд узнаграждён медалью «Партизану Отечественной войны» и вторично представлен к правительственной награде. А третий? Куда бросит меня судьба…».

Далее листок оборван, а на обратной стороне читаем:

«в миньорной группе, был диверсантом. А в настоящее время я работаю одновременно инструктором миньорно-подрывной группы отряда и писарем штаба. Работы много, но я управляюсь с ней пока успешно. Я уже отплатил фашистам за сожжение своего дома. Пустил под откос три эшелона воинских, разбил 9 тракторов и две сложных молотилки, сжег 5 мостов на шоссейной дороге. Так что совесть моя чиста. Ну пока до свидания. Целую крепко Вас всех. С партизанским приветом: Ваш сын и брат: Алексей. Писем много не пишите. После этого напишите одно, а если буду жив, то тогда [далее неразборчиво]. Посылаю Вам справку о том, что я действительно нахожусь в партизанском отряде».

Второе письмо написано на листе в линейку, оно было сложено прямоугольником вшестеро и датировано 26 апреля 1944 года:

«Здравствуйте, дорогие родители!! Первым долгом хочу сообщить Вам, что в настоящее время живу уже по-иному. Партизанская жизнь окончена. 9 апреля 44 года наше соединение было по приказу партии и правительства расформировано. Поставленные задачи были блестяще выполнены. Последний западный пункт, который мы достигли, лежит за советско-германской границей в области Варшавы. Оттуда мы отправились в обратный путь и 20 марта 44 года соединились с частями Красной Армии. В настоящее время я остался только один. Ребят с нашей деревни уже нет. Правда, из соединения есть несколько человек. 14 апреля мы строем прошли через областной город Ровно, а после рассыпались в разные стороны. Живу в настоящее время в том месте, откуда в феврале писал письмо домой. Писал, что это будет тяжелый рейд. Да, действительно, это был тяжёлый рейд. Многое пережито, многое вынесено. Но это уже позади. И сегодня, вспоминая о прошедшем, кажется, что ничего тяжёлого не было, что так далеко мы не были. За истекшее время сумел пустить под откос ещё один немецкий воинский эшелон. Может быть, вы не получали моих писем и о моей жизни не знаете полностью. Признаюсь, что от вас за всё время я не получил ни одного письма, а поэтому о Вашей жизни ничего не знаю. Знаю только, что дома все сожжено, что Вы все пока живы, хотя отец был ранен в руку. Об этом я узнал вскользь из письма, которое получил один м о й приятель от девушки. Это письмо он получил ещё в отряде. Вот и все.

Я решил, что письма буду писать после того, как окончательно остановлюсь.

Посылаю Вам свою фотокарточку из времен партизанской жизни. Получите ее или нет, об этом сообщите мне.

Если ребята пишут письма, то дайте мне Володин адрес. Володи П., Васи и Гриши И., Вани В., Здановича В. и других. Напишите об Феде, где он сейчас. Я его видал последний раз прошлое лето.

В следующем письме сообщите мне о фотокарточке, которую высылаю Вам.

Вот и все.

До свидания. Целую крепко: Ваш сын и брат Алексей».

Как видно из текста, между письмами, датированными январем и апрелем, было еще одно, отправленное в феврале. Мы не знаем, остались ли в живых родители и другие близкие Алексея, к которым он обращается с таким уважением и любовью: переполняющие его эмоции автор выражает двумя восклицательными знаками и пишет местоимение «Вы» с заглавной буквы. Нам неизвестны судьбы тех ребят, о которых упоминается во втором письме. Что означают фразы: «В настоящее время я остался только один. Ребят с нашей деревни уже нет»? Погибли они или успели вернуться домой? Автор письма не без гордости перечисляет свои боевые заслуги. Родина оценила его подвиги: инструктор партизанского отряда неоднократно был представлен к наградам.

Письма Алексея Гонченко представляют несомненный интерес для ученых. Языковеды могут проанализировать проникновение черт родного белорусского говора в русскую речь и влияние газетных штампов тех лет на стиль автора. Историки – сделать вывод о передвижении воинских частей и соединений. Культурологи найдут в этих документах богатый материл для изучения актуальной категории повседневности.

Но мы просто вчитаемся в эти письма. Отметим простоту и легкость слога, начитанность автора – деревенского паренька, превосходящего грамотностью многих современных выпускников школ. Алексей Гонченко обладал даром слова. Судьба уберегла минера от роковой «единственной ошибки», и после окончания войны он поступил на заочное отделение в Гродненский педагогический институт, закончил его в 1953 году, впоследствии много лет проработал учителем русского языка и литературы.

А в далеком 1944-м он примостился где-то за столом в деревенском доме, а может, на краешке табурета в блиндаже или на обгоревшем при обстреле стволе дерева и аккуратно выводит буквы стальным перышком, обмакивая его в фиолетовые чернила. Короткие фразы сдержанны, но между строк читается тревога за близких, мужество и любовь.

Письма к публикации и комментарии подготовлены доцентом кафедры русской филологии Светланой ГОРСКОЙ.

Фото письма из архива музея ГрГУ имени Янки Купалы